В сердце тьмы - Страница 117

117

– Сделаю, как советуешь, – говорю я мрачно. – Давай-ка кувшин.

* * *

Он сидел на деревянном балконе угловой башни, сплетя руки на крестовине балюстрады, свесив ноги в пропасть. Смотрел на затканное туманом озеро и мелкие снежинки, крутящиеся в воздухе. Молчал и выпускал изо рта облачка пара.

– Что делаешь? – спросила Цифраль, садясь на балюстраде.

– Vittuun, – рявкнул Драккайнен. – Уйди с глаз моих, сука.

– Так зачем ты меня вызвал?! – крикнула она со слезами. – Чего вообще хочешь?! Я нашла тебе боевое состояние, как ты и хотел! Зачем ты туда лез? Поздороваться? Комнату снять?

– Ты перехватила контроль, Цифраль. Сделала, что хотела. Мне остались лишь воспоминания убийства. Убийства! Резни! Я об этом не просил! Ты мной овладела!

– Ты был один, а их двадцать! Кроме того, я не перехватывала контроль. Нашла нечто, подобное боевому состоянию, и освободила его! И все! Я, что ли, нажралась тех ягод?! Оно в тебе сидело. Ты именно это хотел сделать, а потому не притворяйся невинной девицей, paskiainen!

– Во мне?! Я хотел убивать женщин и детей, собак, коз и коров?! Хотел ровнехонько раскладывать их под дверьми?!

– Женщины были вооружены. А детям ты позволил сбежать, – сухо заявила она. – Только в одного крысеныша, что тебе угрожал и пугал Аакеном, ты пнул отрубленной головой. Он выжил. Самое большее, ты ему шишку набил. И перестань изображать из себя святую Люцию! Может, хочешь корону из свечек на голову?! Вспомни ту их свалку, которую ты видел перед тем, как туда пошел! Думаешь, они отличаются от остальных Змей?! Живут, как их учит Аакен. Берут, что им нравится! Реализуют любой каприз, который в голову придет! Этому он научил их между Музыкальным Адом и Садом Наслаждений! Единственную власть, которую они признают, – его слово, а в остальном делают, что пожелают.

– Какая свалка? – спросил неуверенно Драккайнен.

– Простая, как в селе! Битые черепки, объедки, мусор, черепа, ребра и подпорченный труп с вырезанными кусками мяса на бедрах. Не помнишь? Это тогда у тебя планка упала! Последнее, что ты сказал: «Это не люди. Это твари!» А потом только рычал. Тебе удалось отшвырнуть мужика на четыре метра, а в нем было килограмм сто двадцать! Поэтому не веди себя как брюссельская правозащитница! Вместо того чтобы киснуть, прими к сведению, что в тебе есть ярость берсерка, вызываемая по желанию.

– Цифраль, свали, – обронил он. – Мне нужно подумать.

– Kaaikenlaista laameri! Что, будешь так сидеть? Ты пьешь уже три дня. Тебе что, делать нечего?!

– Что-то я замерз, – сказал он, поднимаясь. – Пойду-ка в баню.

* * *

Попытку я делаю на каменистой вершине, неподалеку от храма с кузницей.

Высыпанный на плоский камень зернистый черный порошок удается поджечь. Он шипит и плюется огнем, вызывая клубы густого серного дыма, но горит как-то медленно. Я снова пытаюсь вспомнить пропорции. Уголь, сера, селитра. Может, что-то не так с гранулированием?

Жрец сидит неподалеку на корточках и смотрит со скептичным интересом.

– Для разжигания мокрого дерева лучше драконье масло, – говорит. – Наново ты его не выдумаешь, а это – дурость одна. Мы два дня уже смешиваем, мелем, мочим, толчем и сушим, как ты хотел. А теперь оно воняет.

– Нужно еще раз высушить, – говорю я. – Потом закроем порошок в железной трубе и заткнем ее пулей из свинца. Подожжем второй конец, огненный порошок выбросит пулю дальше и быстрее, чем летит любая стрела. Она пробьет любой щит и любой доспех.

Он качает головой.

– Богам не понравится.

– А что за дело богам?

– Этого нет в песни людей. Они не любят, когда слишком много придумывают. Даже корабли делают точно так, как говорит песня. Порой попадаются одержимцы, которые желают делать другие корабли. Быстрее, больше или маневреннее. С другими парусами или идущие более резким галсом. Такие корабли сразу тонут, и не потому, что они плохо плавают. Призывают проклятие на экипаж, попадают в штормы, напарываются на скалы или на ледяные горы, их преследуют морские твари. Так уж оно и есть. А твой порошок едва горит. И жутко смердит.

– Потому что влажно, – объясняю я. – Просушим его и попытаемся снова.

* * *

Та часть, что связана с кузнечным делом, идет проще всего. Люди, что превратили контроль над огнем в религию, без проблем куют необходимое. Младший жрец смог бы с закрытыми глазами сделать стальной цветок. А потому у меня есть ствол, проверченный в граненом бруске первоклассной стали. Он не длинен – сантиметров тридцать, зато калибром напоминает зенитный пулемет. Свинцовая пуля диаметром с мой большой палец.

Ствол прикреплен к деревянному ложу солидными коваными полосами. Пока это – пищаль. Гаковница. Ей далеко до снайперской винтовки, которая нужна мне более всего. Но всякий путь начинается с первого шага.

Первые испытания – тайные. Единственные свидетели – жрецы. Все, у чего есть связь с огнем, жуть как их интересует. К тому же они хотят знать, для чего служит то, что мы в поте лица изготавливаем в их кузнице уже несколько дней.

Смотрят, как я всыпаю среднюю меру пороха и тщательно трамбую его шомполом, потом вталкиваю в ствол войлочный пыж, затем пулю, тщательно обернутую в тряпицу. Где-то восемь гранов пороха. Должно позволить выстрелить метров на двести. Не будет слишком точным, но хватит. Залп, скажем, десяти таких гаковниц может изменить судьбу этого мира.

Они сидят рядком в своих кожаных кафтанах, изрисованных святыми знаками, в идиотских кожаных шапках, похожих на конверт, и с интересом смотрят на меня. Никто из них не выше метра сорока. Надо бы еще изобрести им чипсы.

117