Я протыкаю отверстие гвоздем, осторожно укладываю гаковницу между камнями и раздуваю фитиль запала, размещенный ради безопасности на длинной палке. Потом подумаем о кремневом замке́.
– Нам стоит спрятаться за ту скалу, – говорю.
– Зачем? – спрашивает главный жрец капризным тоном. – Так мы ничего не увидим.
– Затем, что если я сделал что-то не так, сила огненного порошка может разорвать железо, а его кусочки обладают такой силой, что разорвут нас на части.
Кажется, я их не убедил, но они послушно уходят за скалу. Выглядят, как три расстроенных хомяка. Я приседаю рядом и вытягиваю палочку с тлеющим на конце шнуром, пропитанным серой.
Попасть фитилем в небольшое отверстие с помощью трехметровой жерди оказывается труднее и нервеннее, чем казалось сперва. Особенно под внимательным взглядом трех комично серьезных карликов.
– Заткните уши, – говорю. – Будет страшный гром.
Но сперва слышно ядовитое шипение, из отверстия выстреливает пучок лилового коптящего огня, и лишь потом грохает. Примерно, как выстреливает пробка из хорошенько встряхнутого шампанского.
Я вижу пламя на конце ствола и клуб седого дыма, потом слышу лязг металла старого панциря, висящего на столбике как цель, в пятнадцати шагах. Близко, но это лишь демонстрация.
Пуля дважды отпрыгивает от снега, на плитах брони видно явное углубление. Нужно лишь немного присмотреться. Мое страшное огненное оружие оббило ржавчину и слегка прогнуло металл.
– Я слыхивал и худшие громы, – замечает один из жрецов.
– Может, лучше теми шариками бросать? – добавляет второй с явственной вежливостью в голосе. – Будет тише, а полетят они дальше. А если попадешь чем-то таким человеку в голову, то…
Замечает мой взгляд и умолкает.
– На сегодня хватит, – заявляю я, стараясь, чтобы прозвучало это спокойно. – Нужно еще подумать.
Мне нужен план. Метод.
Лобовая атака отпадает. Кажется, у меня нет серьезных шансов и при магической стычке. Остается скрытое убийство.
Я расспрашиваю о ядах. У них есть знахарь, у них есть бабы, что занимаются травами для личных нужд, но скажи им «яды» – и все начинают озабоченно чесать головы. Знают какие-то ядовитые грибы, но нынче не сезон. Начинается зима. Якобы, можно ужасно отравиться еще белыми ягодами, растущими на болоте, но собирать их нужно летом.
Остаются конвенциональные средства. Клинок, стрела, меч. Даже чернокнижники спят или бывают невнимательны.
Я хожу окрестностями и по городу – и думаю.
Снаружи пока спокойно. Змеи отступили после моей диверсии и пару дней не показывались вообще, а теперь снова собираются по ту сторону озера, но малыми группками и довольно несмело.
Грюнальди, вдохновленный моим примером, собирает ударную группу и по ночам то и дело ходит на вылазки. Они перерезают пару-другую глоток, прикалывают кого-то к дереву – и снова воцаряется спокойствие.
– Это единственный способ, – объясняю я. – Нужно скрытно идти туда, подождать соответствующего момента и убить сукиного сына. Нужно убить ван Дикена. Без него Змеи быстро вернутся к себе. Нынче они настолько сильны лишь потому, что за их спинами – песни богов.
– Как убить Песенника? – сомневается Атлейф. Мы сидим втроем в большом зале: молодой стирсман, Грюнальди и я. – Как ему сопротивляться? Окруженному ошалевшими Змеями, в за́мке из топоров? Какая армия сумеет ворваться внутрь? Да еще зимой?
– Не армия, – говорю я снова. – Один человек. Я. Незаметно, переодевшись, все время скрытно.
– Ты не пойдешь снова в одиночку, – с напором говорит Грюнальди. – Отчего ты такой глупый? Один человек – одинок. Он должен когда-то спать, может вывихнуть ногу, и у него нет глаз на затылке. Не считай мужей детьми, которые станут путаться у тебя под ногами. Я ведь уже был с тобой в таком походе.
– Хорошо, – соглашаюсь я терпеливо. – Можешь идти со мной. Можем даже прихватить с собой двоих-троих. Но я говорю о принципе. Никакого геройского сражения с открытым лицом. Никаких штурмов с воплями и ударами топором по щитам. Эта скотина без чести. Зато у него есть сила, позволяющая изменять людей и убивать на расстоянии. Я говорю, что его нужно убить, а не победить. Ножом в спину, придушить во сне, отравить. И речи нет, чтобы захватывать за́мок, – лишь туда прокрасться. Ночью, незаметно. Именно поэтому идти следует лишь нескольким. Словно волкам. Станем прятаться и скрываться. Будем как духи. А когда выпадет удобный момент, атакуем. А потом исчезнем.
– Не слишком много в этом чести, – Атлейф печален. – Как-то это… трусливо. Это вообще достойно воина?
– Это куда опаснее, чем тебе кажется, – отвечаю я. – Тут все дело в… – Мне не хватает слов. Результат… Эффект… Но таких понятий или нет в их языке, или я не могу их вспомнить. – Нужно, чтобы он погиб. Как можно быстрее и проще. Только это и важно. Я думал, мы можем спокойно подождать до весны. Запланировать, приготовиться и пойти, когда сойдет снег. Но теперь вижу, что весной будет поздно.
– Я, пожалуй, понимаю, о чем ты, – говорит Грюнальди. – Все, как когда мы отбивали детей. Нас было лишь четверо, Змеев – две дюжины. Они сидели, закрывшись в городе, но мы все равно сумели.
– Понадобится много всякого, – говорю я неторопливо. – Это совсем не просто. Нужно придумать способ, каким несколько мужей могут незаметно пробраться в самое сердце земли Змеев. Нужно придумать, как убить Песенника, прежде чем он нас увидит, – и это должен быть хороший способ. Поэтому я уже несколько дней выспрашиваю об отраве, смешиваю странные порошки и развлекаюсь с драконьим маслом. Его не так просто убить. А кроме того, он безумен. Еще нужна какая-нибудь карта.