В сердце тьмы - Страница 43

Я уже знал, что должен сделать, но поймал себя на мысли, что специально оттягиваю этот момент. Еще минутку, еще одно движение ее ладони…

Я вырвался и оттолкнул адептку.

– Ты плохая! Нельзя! Богиня смотрит! Нельзя так делать! Мне говорили об искушениях! О дурных мыслях! Ты – искушение! Дурномысленная!

– Тихо, дурак! – рявкнула она. Я специально орал во всю глотку. – Хара! Замолчи, пес!

Она ударила меня наотмашь, в висок. Я не стал закрываться, но мне пришло в голову, что ее стоит убить. Я мог сделать это тихо и без следов крови. Прежде чем поймут, что она исчезла, прежде чем ее найдут, мы будем в пути. Но это было неразумно. Где, например, спрятать тело в пустой каменной путанице стен и коридоров?

– Не то я скажу, что ты ко мне прикасался, – пригрозила она. – Скажу, что ты пытался меня раздеть. Что ты дотронулся до моего святого лона. Думаешь, они мне не поверят? Знаешь, что тогда с тобой сделают?

– Ступай! Уходи! Мастер притронется к моей голове и все узнает! Он сам увидит!

Она заколебалась. Кто знает, в нынешние времена всякое возможно. Вдруг мой жрец и вправду Ведающий?

– Ш-ш-ш… – сказала она тепло и притронулась пальцем к моим губам. – Тихо… Я буду с тобой доброй… Ты ничего не понимаешь… Когда я разрешаю, можно притрагиваться. Богиню это радует, понимаешь?

Она вновь протянула ладонь и начала расшнуровывать мои штаны. Толкнула меня в грудь, приказывая лечь навзничь. Ее пальцы были удивительно умелыми для адептки, презирающей мужское. Она знала, что делает, и мне снова показалось, что я ее встречал.

– Это чтобы нам стало лучше… – прошептала она. – Твой мастер не скоро вернется, он глядит в гармонию единства… Ну, давай, успокойся… Все… Вот так…

Она взглянула на меня, снова прищурившись.

Я вырвался, таращась и выгибая тело в странных конвульсиях. Она отскочила, глядя в удивлении и страхе, как я бьюсь на ковре, точно испуганная рыба. Я ударился лицом о собственное колено, а потом, крича, принялся стучать головой о стену, словно хотел себя за что-то наказать. Не слишком сильно, чтобы не потерять сознание, но достаточно, чтобы разбить нос и перемазать лицо в крови. Я перевернул столик, миски покатились по полу, лампа упала в лужу соуса и, к счастью, погасла. Я издавал хриплые рыки, слабо похожие на человеческий голос; хрипел, хватаясь за горло и молотя головой в подушки. Мне даже удалось вспенить слюну на губах, после чего я выплюнул ее на подбородок. Девушка смотрела еще миг-другой, на ее побледневшем лице потрясение смешивалось с испугом. Я увидел, как она отступила на четвереньках к выходу и наконец, прихватив корзинку, сбежала. Я остался один.

Какое-то время я издавал разнообразные дикие звуки, мечась по келье, потом захрипел и стих, словно ослабев. Только настороженно прислушивался.

Знал, что если адептка вернется поменять шкатулки, в надежде, что я потерял сознание, мне придется ее убить.

Потому что я вспомнил. Узнал ее.

По крайней мере, так мне показалось. Это было почти невероятно, но если я не ошибался, знал наверняка: останься она еще на минуту, загляни мне в глаза, притронься я к ней, и она тоже меня узнает.

На свою и мою погибель.

Мирах.

Наложница, с которой моя учительница и любовница Айина, единственная моя Айина, века назад приказала провести ночь в любовных соревнованиях.

Мирах, что должна была проверить, сколь многому я научился. Века назад, в далеком городе, в павильоне дворцового комплекса, называемого Облачными Палатами. Молодой князь – и она. Прекрасная, смуглая, как кебирийская княжна. Она сбрила красные волосы, сменила полупрозрачную, словно туман, одежду на широкое полотно наряда адептки, сняла тонкие цепочки с лодыжек и запястий, вытатуировала на щеках и лбу святые знаки, исхудала, но у нее оставались те же глаза, подобные изумрудам. Те же губы. Те самые ладони, которые я прекрасно помнил.

Я сидел на постели, вытирал куском тряпки кровь из носа и чувствовал, как от страха, усилия и восторга лупит мое сердце.

Внизу живота я чувствовал острую боль от неразрешенного бремени, и чувствовал, как трещит у меня в побитой голове.

Я надеялся, что ошибся, что, возможно, это был кто-то похожий, может, ее родственница. Однако я знал, что обманываю себя. Есть вещи, которые невозможно забыть. Порой можно промыть мысли, как под дождем. Можно лишиться воспоминаний даже о том, что раньше казалось предельно важным. Но ласки и взгляды любовников остаются. Особенно те ласки, какими сумела одарить меня Мирах. И те ее взгляды. Ее губы, ее глаза и пальцы. Я был уверен.

* * *

До утра я сидел и слушал. Глубокая темная ночь лабиринта несла какие-то звуки: не то шепот, не то шаги, но когда я выглядывал из ниши, никого не видел. Я начинал дремать, но хватало свиста ветра или крика птицы, чтобы я просыпался.

Для уверенности я перенес шкатулку, стараясь не прикасаться к ней иначе как через тряпку, и разместил так, чтобы до нее невозможно было дотянуться, не потревожив мой сон.

И все равно я спал мало и неспокойно.

Брус вернулся лишь под утро. Вполз в нишу и уселся под стеной, растирая руки, словно трясясь от холода. Он был бледен, а на плече его появилась пурпурная припухлость от укуса.

Он взглянул на меня, но дотронулся кулаком до губ, прежде чем я решился заговорить. Я сидел неподвижно и знал, что он борется с усталостью. Его голова то и дело падала на грудь, но через миг он снова просыпался. Так же, как и я.

На рассвете нам принесли ведро воды для омовения, немного каши из овощей и даже сладковатые ореховые коржики. Все это принес лысый старикан, Мирах не появилась.