В сердце тьмы - Страница 15

К оглавлению

Я обмер.

Она была уже так близко, что я слышал ее беззубое бормотание, беспрестанно сочащееся из сморщенных губ.

«Глаз на ладони… Ладонь, глаз Матери… Мать чует… когда дитя лжет… Мать всегда знает…».

Я видел раскрытую ладонь Ведающей. Еще два шага, и она дотронется до моего лица.

Внизу яростно шумела река, металась между скалами, что напоминали ощеренные клыки.

Слишком высоко.

Слишком мелко.

Слишком много скал.

И прекрасно.

Я напряг мышцы.

И тогда раздался мрачный, протяжный рев рога. Он накатывался со стороны башни, торчащей над городком вроде гнилого зуба.

По ту сторону реки началось движение.

Солдаты, охранявшие противоположный берег, засуетились, фургоны, такие как тот, что стоял с нашей стороны, двинулись с мест, их перекатывали один за другим, были слышны крики командира, звон толстых цепей, которыми связывали повозки.

Мост закрыли.

Один из солдат вдруг вырос словно из-под земли на пути наших ослов, потом схватил одного из них за трензеля и дернул назад. Повозка остановилась.

– Прости, Освященный… или Освященная… Солнце заходит. Никто не может перейти мост после того, как прозвучит рог, – десятник стоял перед нами на коленях с кулаками, опертыми в песок и с опущенной головой.

– Проезд важен, – голос Бруса зазвенел, словно под маской заблудился шершень. – Неслыханная наглость! До́лжно тотчас открыть мост!

Старуха продолжала стоять с вытянутой рукой, но теперь нас разделяли солдаты, а она, казалось, позабыла, зачем шла. Только ее слепые глаза неотрывно глядели в меня: мутно, желтовато, невидяще.

– Это дурное время, Освященный… или Освященная. До ближайшего поселения далеко, ночь застанет вас в пути. Нельзя ночевать на дороге. Здесь полно преступников и предателей… Это приказ храма, господин. В смысле… или госпожа… Так, значится, говорит Мать. Вы должны идти в Башню. К Матери. Там вас примут на ночь, а утром отправитесь в дальнейшую дорогу, – приговаривал командир.

– Поспешность требует, чтобы другие вещи утратили свой вес, – запел Брус. – Пусть военные сопровождают Слово, если так гласит Приказ. Но пусть не удерживают его в пути.

Я окаменел. Брус, похоже, требовал эскорт. Я не знал, как мы управимся в сопровождении армии, но он, кажется полагал, что нам лучше изображать жрецов перед солдатами, чем перед другими жрецами. Я и сам уже не знал, что пугает меня больше: путешествие в сопровождении эскорта или ночлег в Красной Башне.

– Решение примет храм, – решительно произнес хон-пахан, поднимаясь с колен. – У меня свои приказы, пусть все станет единым.

Похоже, мы перебрали с настойчивостью. Мы свернули с моста прямо в собравшуюся на площади толпу, между пиками и шлемами солдат, в мертвый город.

Нам не показывали дорогу. Красная Башня вставала над каменными домами селения Аширдым, как огромное гнездо степных термитов. Потеряться было невозможно, хуже того – нельзя было даже делать вид, что ты потерялся.

Двое солдат устроили нам проход в море сидевших на корточках людей. Их грубо и бездушно сгоняли с дороги ударами древков и пинками, словно овец. Сразу за забитой площадью город будто вымер. Все двери и ставни затворены, нигде ни живой души. Солнце еще стояло высоко, но тени уже удлинились и заполонили всю улицу. До сумерек оставался минимум час, но несмотря на это нам не позволили ехать дальше. Что же случилось с придорожными постоялыми дворами и местами постоя? Как функционирует транспорт, если всякому приходится ночевать в городе? А если оговоренный час застанет его вдали от селений, кто запретит ему странствовать дальше или ночевать у дороги?

Я не мог отвыкнуть от такого способа мышления. Сколько бы я ни сталкивался с новыми приказами, сразу представлял, как оно станет выглядеть в повседневности и к чему приведет. Ремень, мой учитель, был в этом несгибаем и объяснял, что каждый ребенок в определенном возрасте хотел бы исправить мир простыми приказами. Ребенок властителя – в том числе. Только он должен понимать, что всякий приказ обладает последствиями, о которых никто наперед не думает, или он может исполняться так или эдак. И что нет таких эдиктов, после которых солнце внезапно погаснет или река остановит свой бег. Оттого и приказы такие нельзя отдавать. Поэтому он неутомимо заставлял меня проверять, к чему мои идеи могут привести. «Не направляй ветер и не приказывай людям ходить на руках», – говаривал он. Это означало, что есть вещи слишком большие и сложные, чтобы они могли меняться иначе, чем естественным путем, а еще – если эдикт непросто выполнить, подданные постараются его игнорировать, где возможно. И ничего с этим не поделать, поскольку тут лежит предел власти. Вот только жрецы Подземной об этом будто не знали. И на каждом шагу я видел попытки направлять ветер и заставлять ходить на руках.

Я не должен так думать. Я не был ни наследником трона, ни, тем более, императором. Я был «Прыщавым» Агиреном. Дурачком, адептом великого жреца, сидящего надо мной на облучке. Меня охватила ярость, но я лишь вперил взгляд в собственные сандалии и полную мусора рыжую пыль улицы.

Когда наша повозка катилась по пустым улицам, на которых не было ничего, кроме мусора и распадающихся халуп из камня и самана, Брус поднял маску, показывая потное и красное от жары лицо. У маски было две части. Одна сидела на голове, вторая, с лицом, поднималась и опускалась в случае необходимости наподобие крышки.

Он набросил капюшон плаща и склонился ко мне с облучка.

– У нас нет выхода, – прошептал. – Мы – жрецы и нам следует идти в храм. Нигде более в городе мы не отыщем ночлега, не вызвав подозрений. Мы справимся. Помни нашу легенду и не бойся. Без этих одежд мы, полагаю, не перейдем через мост.