Я рассказал моим следопытам, что случилось, но это были мои солдаты. Они поняли и ждали приказов. И все. Я видел в их глазах блеск понимания, но мимолетный. Полевому командиру не сочувствуют. А если даже и так, выказывать это невозможно.
Прежде чем отправились дальше, я сходил на тот холм, но ничего там не нашел. Ни капли крови, ни даже следов, все выгладил ветер. Я нашел лишь ремешок с маленьким кастетным ножом-клинком не длиннее большого пальца: Брус всегда носил его на шее. Тот зацепился за камень и медленно колыхался под порывами ветра. Я надел его – и это было мое последнее прощание.
Потом я провел день в седле и был рад, что я один. Удобно сидел, прикрыв лицо капюшоном, позволяя ноге отдыхать – та все еще давала о себе знать. Управлял одной рукой, второй лаская мой шар желаний.
Становилось холоднее.
На следующий день пески эрга незаметно закончились, и вокруг нас встали растения. Чужие, каких я раньше не видел.
Перед нами раскидывалась плоская каменистая равнина, а за ней вставали серые, печальные горы. Небо затягивали ровные серые тучи.
Все танцевали меж камней, бактрианы ревели, а я не хотел спускаться на землю, смотрел на все сверху. Нашли небольшой ручей. Бенкей принес мне баклагу с водой, и я наклонился в стремени, чтобы принять этот подарок, улыбнулся амитраю, но мне казалось, что у меня треснет лицо.
Я отпил глоток пресной воды, отдал баклагу, а потом вынул трубку из багажа Бруса и набил ее бакхуном.
– Условия совершенно ясны, – объяснял Н’Гома. – Посреди пустоши есть линия, выложенная большими камнями. И еще одна. Мы можем пересекать первую, но не можем и шага ступать за вторую. Никто не может ее пересечь, иначе погибнет. Они, люди-медведи, ведут себя точно так же. Переходят через первую из них – но не могут перейти через вторую. Между линиями мы выкладываем свой товар и отступаем. Они его осматривают и рядом кладут плату. Если она достаточная, мы подходим и забираем ее в мешки. Если слишком мала – отступаем и ждем. Они либо добавляют, либо нет. Мы тоже можем что-то добавить либо убрать. Так это действует. И действует уже много лет.
– И никто не обманывает?! – спросил Бенкей. – Это же легко.
– Если мы обманем, они начнут убивать караваны. Если они – мы перестанем приезжать. Все просто. Даже амитрай должен это понять.
Следующие дни мы носили товар. Мешки с плитками соли, хорошо запечатанные кувшины и свернутые шкуры каменных волов. Всего было немало. Мы складывали товар за линией валунов, в местах, которые показывал Н’Гома, и возвращались за следующим.
На нашей стороне горел большой костер, который должен был передать весть о прибытии каравана, но люди-медведи не появлялись.
Мы ждали. Скучая и теряя время, жгли костры и пытались охотиться. Но кроме кроликов, на этих пустошах мало что можно было добыть.
Через четыре дня мы услышали мрачный рев рогов, и у подножия гор появился огонь. Большой гудящий костер.
Мы смотрели, как они подходят к нашим товарам, как подъезжают их грубые повозки с плетеными будками. Потом мы едва ли не окаменели от удивления.
Люди-медведи были чудовищами. Я полагал, что это просто название племени, как наши клановые имена. А это оказались огромные, кудлатые монстры, вполовину выше взрослого мужчины, с клыками, которых не устыдился бы тигр, и с мощными руками, что доставали до самых коленей. Я видел какие-то части одежд, пояса, фрагменты доспехов, но видел также, что им необязательно ходить на двух ногах, как людям.
Я подошел, насколько было дозволено, и смотрел на них из-за скал. Не слышал ничего, что напоминало бы человеческий язык. Только хриплое порыкивание и нечто, звучавшее как лай – если бы собака была размером с пони.
Я почувствовал беспокойство и пошел к Н’Гому, что грелся у огня с кубком отвара в руке.
– Но это же чудовища, – сказал я. – Как они могут торговать?
– Не знаю. Я видел и меньших. Те тоже выглядят ужасно, но, кажется, поумнее. По крайней мере, считать они умеют. И у них есть чем заплатить.
– Ты никогда ни с одним из них не говорил?
Он пожал плечами.
– Естественно, нет. Я объяснял тебе, как торгуют. Кладешь товар и забираешь плату. Сам. С кем тут говорить? Смысл разговора – немного больше соли или золота.
Я сел, скрестив ноги, принял чару, осторожно поставил ее на циновку и взглянул в тигриные глаза Н’Гомы.
– Ньямбе Н’Гома, как ты сделаешь, чтобы мы попали в страну людей-медведей?
– Ты разве не понял, кирененец? Никто не может зайти за валуны. Никто. Ни я не сумею этого сделать, ни Подземная Мать – никто. Тот, кто пойдет туда, будет убит.
– Ты знал, что мы должны пробраться дальше. Что мы идем в страну волчьих кораблей, я говорил тебе это сто раз, ньямбе Н’Гома. Ты нас обманул!
– Вы сказали: Н’Гома, проведи нас сквозь пустыню, куда ходят твои караваны. Я это сделал. Не могу сделать так, чтобы вы перешли за валуны, потому что не сумею. Олимвенга усури.
Я выпил отвар и ушел, трясясь от злости. Ничего не говорил Н’Гоме целый день, зато собрал своих следопытов.
– Мы можем прорваться, – предложил Бенкей. – И не такое мы делали.
– На чужой земле? Сквозь толпы торгующих чудовищ? Как? Переодевшись в медведей? – разозлился Сноп.
– Мы можем пойти на юг, пока не кончится то место, где они торгуют. Это ведь не базар, что тянется до конца мира, – сказал я.
– Я бы на их месте был осторожен, – заявил Н’Деле. – Если правила таковы, наверняка не без причин. На этой пустоши заметно, кто уходит по линии раздела вместо того, чтобы возвращаться в пустыню. Они пойдут за нами, и всё. У них тут горы и леса, а у нас плоское ничто до самого Амитрая. Мы не увидим их, но будем как на ладони.