В сердце тьмы - Страница 113

113

Просто-напросто растворился во тьме.

* * *

Часовые заметили пришлеца, когда тот появился на пляже, – темная фигура, напряженным шагом идущая вдоль озера.

Сперва бросили факелы, упавшие в нескольких шагах от его ног. Никто мужчину не узнал, но по крайней мере стало понятно, что он идет один.

Потом, когда он уже подходил к воротам, подожгли мазницу и подняли ее над валом на длинном «журавле». Мигающее пламя скипидара и соломы отбросило за ворота круг бледного света.

Когда пришлец ступил в круг, у его ног ткнулась первая предупредительная стрела.

Меч почти небрежно выскользнул из его руки, как лишняя и никчемушная вещь. Упал на смешанный с галькой мокрый песок. Пришлец неторопливо потянулся под мышку за длинным, непривычной формы ножом, бросил его рядом с мечом, а потом широко раскинул руки, показывая ладони в мерцающем свете мазницы, и поднял к стоявшим над воротами Людям Огня свое лицо. Его глаза были прищурены, веки подрагивали. Они увидели, что все его тело, лицо и одежда покрыты копотью, кровью и засохшей грязью, а еще – утыканы веточками, удерживаемыми скрещенными на груди ремнями.

Они молчали.

Молчал и он, стоя с раскинутыми руками под моргающим, бледным пламенем мазницы.

Изнутри города раздалось яростное ржанье и визг коня, потом стук – словно конь пытался разбить стойло.

Далеко на другом берегу озера страшно грохнуло, так, что стоявшие за частоколом непроизвольно присели. На спусковом механизме развернутой в противоположную сторону катапульты перетлел шнур, и копье ударило прямо в бочки и кувшины с драконьим маслом. В темноте вдруг расцвел апельсиновый пламенный гриб, разлившийся по берегу пятном ревущего огня. Окрасил мерцающим светом водную гладь и берег. Издали неслись отчаянные крики из множества глоток. Во тьме замелькали дико мечущиеся фигуры, превращенные в огненных кукол, – они бежали к озеру.

– Нитй’сефни! – крикнул кто-то высоко на частоколе. Мужчина с лысым татуированным черепом оперся о колоды частокола и крикнул снова.

– Ульф! Ульф! Нитй’сефни! – кричал Грунф Колючее Сердце. – Ульф! Какой сын козы стрелял ему под ноги?! Ульф! Ульф!

Когда он слетал вниз по деревянным ступеням, не слышно было шагов: звук тонул в скандированном с частокола имени и ударах топоров, бивших в оковку щитов.

– УЛЬФ! УЛЬФ! УЛЬФ!

Однако Драккайнен этого уже не слышал, потому что лежал лицом на мокрой земле с раскинутыми руками, совершенно неподвижно.

* * *

Открываю глаза и вижу потолок. Бревна из оструганного дерева, скрепленные параллельными брусами. Я лежу навзничь на широкой постели, прикрытый чистой льняной простынкой, в светлом помещении – и не понимаю, где нахожусь.

Последнее, что я помню, – марш вниз по склону по направлению к подворью Грюнальди, занятому Змеями.

Я сидел, курил под деревом трубку, а потом увидел, что происходит вокруг деревянного двора. После – ничего.

Не знаю, что было дальше.

Амнезия?

Помещение почти пустое, просторное. Свет врывается сквозь малые окошки, выложенные небольшими стеклянными пластинами.

Голова кружится, в ней вот-вот готова разлиться боль. Тяжелая, похожая на похмелье, она таится за веками и где-то в затылке.

Я осторожно, по очереди напрягаю каждую мышцу, от пальцев ног до лицевых. Похоже, я не ранен и не связан. Провожу языком по зубам, кажется – все на месте.

Ничего не помню. Судя по богатым окнам, это не подворье несчастного Грюнальди. Идиотская мысль, что я попал под заботливую опеку Змеев, пожалуй, не подтвердится.

Несколько минут я не двигаюсь, потом позволяю себе внимательно осмотреться. В комнате я один.

Отбрасываю покрывало и осторожно сажусь на постели.

Я голый.

И в некотором роде умытый. Меня вытерли чем-то, может, мокрыми тряпками, но грязь въелась в папиллярные линии, проникла в кожу, местами – например, в подмышках, на боках и затылке – образовалась буро-зеленая скорлупа. Местами, однако, я умыт с почти неимоверной тщательностью.

Грязь напоминает остатки камуфляжа. Старательно изготовленного из глины, растительного сока, сажи с жиром и, пожалуй, крови. Кажется, есть даже какой-то растительный узор. Нанесен он старательно и умышленно. Нужно было раздавить листья, приготовить их сок, размешать с жиром в пасту вместе с глиной, а потом тщательно нанести на тело маскирующими линиями. Долгая работа, но я ничего подобного не помню.

Не помню вообще ничего.

Сижу на резной постели и вижу, что под стеной лежит мое седло, мои переметные сумки и узелки, а рядом – лук, нож и меч, которые были при мне.

Я раскусил ягоды. Помню терпкий, резкий запах, ударивший в ноздри и мозг, как взрыв фейерверков.

И запах левкоев.

Когда встаю, у меня снова кружится голова, я слаб как ребенок.

К багажу ползу на четвереньках, дрожащими пальцами расстегиваю клапаны, вытягиваю фляжку, кружку, потом аптечку в виде раскладной кожаной сумочки.

В безумии своем я, конечно, мог куда-то ползти, накачанный магией и без сознания. Но давить листья, готовить камуфляж? Не потерять ничего, даже меч и нож?

Я бросаю в кружку две таблетки регенерационного комплекса, в комнате нет воды, а фляга пустая. Рядом с кроватью стоит глиняный кувшин, заткнутый вложенным внутрь окованным рогом. Пиво. Кто-то позаботился о моем пробуждении. Эта добросердечная убежденность, что проснувшийся человек прежде всего должен глотнуть пивка, наводит на мысль о Людях Огня. Я растворяю таблетки в пиве, запах лимонов смешивается с тяжелой, козлиной вонью фруктового сока. У меня трясутся руки.

На теле нет серьезных ран, но я вижу пару шрамов, которые не узнаю. Многочисленные мелкие ранки, рубцы и затянувшиеся порезы, но заражение мне не грозит.

113