В сердце тьмы - Страница 104

104

А однажды ночью оказалось, что дорога идет прямо центром селения. По сторонам вставали неприступные склоны, дорогу пересекала стена из камня, за которой виднелись абрисы хмурых каменных домов и торчащая над ними башня амбара. Въезд закрывали ворота из кривых затесанных жердей, закрытых на цепь. Сквозь темные двери домов порой взблескивал огонь очага, когда ветер шевелил шкуры, висевшие вместо дверей. Но большая часть домов была наглухо затворена, только собаки выли и лаяли, а еще было слышно блеянье ковец в загонах.

Брус чуть слышно выругался, хотя и с явственной злостью.

– Мы пройдем, – тихо сказал Сноп. – Это немного рискованно, хотя не слишком. Но решать Филару, сыну Копейщика. Он – Носитель Судьбы. Мы не выбираем путь. Только следим, чтобы по нему удалось пройти. Нахильгил впереди. В двух днях марша. Я не знаю другой дороги, только трактом, потому что вокруг стоят горы. Решайся, тохимон.

– Как ты думаешь пройти? – спросил я.

– Посты, которые выставляют в таких дырах, служат для устрашения путников, и чтобы селяне понимали: пусть они живут на краю мира, власть о них помнит. Сила поста – это сила властителя. Пост представляет его, но сам силой не обладает. Это два или три стражника, которые корчат грозные рожи, смотрят паспорта и тыкают в дурру копьями. Порой щупают девиц, чтобы проверить, не проносят ли те под юбками запретное. Но сейчас ночь. А ночью это просто двое спящих солдат-пехотинцев, одиночек в чужой земле и в пустошах, где им никто не поможет.

Брус покачал головой.

– Брус?

– След – это след. Раньше или позже кто-то узнает, что мы туда поехали. Полагаю, стражников нужно перебить.

– Сделаем так, если они выйдут, – заявил Сноп. – Надеть капюшоны, мечи в руки. Н’Деле и Бенкей – приготовить луки.

Капюшон на куртке следопыта имеет на лбу ленту, которую следует обвязать вокруг головы. Потом нужно отстегнуть кусок материи, чтобы закрыть им нос и рот. А после можно опустить на лицо завесу из густого муслина, но ночью этого лучше не делать: так мало что видно.

Когда мы подъехали к воротам, мечи были у нас в руках, а лица закрыты. Кебириец и амитрай взяли луки и придерживали пальцами уже наложенную стрелу. Лук свисал в одной руке, в то время как вторая оставалась свободной. Я знал, что достаточно будет одного быстрого движения, чтобы стрела ударила, куда они захотят.

Сноп махнул рукой, Крюк взобрался в седло, ухватился за остро обтесанный кол ворот – скорее даже, кривой загородки – и перескочил через нее, исчезнув в темноте. Я даже не услышал, как он приземляется по ту сторону. Перескочил ворота, словно кот.

Через какой-то миг цепь легонько зазвенела – и снова тишина.

Мы ждали, а село стояло во сне, будто ночь поглотила все живое.

Цепь застучала, выскользнула между бревнами, словно превратясь в змею, а потом ворота со скрипом отворились.

Совсем рядом с ними стоял небольшой домик, сложенный, как и все вокруг, из камня, но, похоже, построили его недавно, к тому же он имел узкое окно, а окна горцы почти никогда не делали в своих жилищах.

В окне мы увидели свет лампы, но едва въехали в ворота, кто-то задул пламя и тут же закрыл окно изнутри деревянными ставнями. Я услышал, как он старается тихонько опустить запоры.

Крюк подошел к домику и постучал в доски рукоятью палаша.

– Спать! – крикнул по-амитрайски.

Внутри что-то коротко зашелестело.

Мы ехали через село в глубокой бархатной тишине и темноте. Лишь копыта постукивали о камни. Сноп ехал впереди, Бенкей и Н’Деле – сбоку и чуть позади, с луками в руках, удобно уперев их в седла и внимательно осматривая крыши и темные провалы между каменными домами. Крюк и Брус ехали еще дальше по бокам, в конце – я, то и дело оглядываясь и крутясь вместе с конем. Я был напряжен, словно струна, мое сердце колотилось, а рукоять палаша следопыта стала скользкой от пота.

В темноте порой слышался легкий шелест, где-то стукнула деревянная дверь, что-то заскрипело. Во мраке разлаялась собака, но сразу испуганно заскулила и замолчала. Снова лишь топот копыт наших коней. Еще немного – и мы проедем сквозь село, которое делало вид, что нас нет.

До ворот оставалось несколько десятков шагов, когда я увидел свет. Пятно света, огонь факела, трепещущий у ворот. Я знал, что это. Отряд воинов, стоящих поперек тракта, а второй такой же наверняка стоит у въезда в село, отрезая нам дорогу. Десять всадников-загонщиков с каждой стороны, все с луками в руках. Ловушка, куда мы угодили, словно дураки. Влезли, потому что так хотел Сноп, сын Плотника, а я позволил.

В голове моей пронеслось, что мы должны разъехаться между домами, разве что факелы загорятся и там. Никто не знал, что мы едем этим путем. Никто, кроме Снопа, сына Плотника.

И тогда я увидел, что факел держит всего один человек. Девушка, одетая в узкое платье с красными и золотыми полосами, со лбом, перевязанным рябой повязкой, с которой свисали ленты и блестевшие в свете огня побрякушки.

Девушка дрожала от холода или страха, факел затрясся в ее руке, когда мы подъехали ближе. Она опустила горящий конец, осветив стоявшую у ее стоп миску, в которой что-то лоснилось. Потом факел передвинулся с гудением пламени, сыпля искрами, и осветил лежащий под татуированными в мелкие узоры ногами бурдюк. Девушка отступила и сунула факел в металлический держатель на стене.

Мы смотрели на это молча, а я – и вовсе чуть не в себе. Еще миг назад я был сталью и камнем, теперь ко мне возвращалась жизнь. Меня интересовало лишь то, чтобы не свалиться на землю, нашпигованным стрелами загонщиков.

Сноп рявкнул что-то по-амитрайски своим скрипучим голосом – что-то, что прозвучало как «дань!».

104